Почему пустует невод?

Рыбу между тем по-прежнему ловят у родных берегов и по-прежнему везут к берегам иностранным, где перерабатывают. Скажем, только в норвежских портах реализуется рыбопродукции на сумму в 1 млрд. норвежских крон.

70 процентов предприятий Норвегии занимаются переработкой рыбы, выловленной российскими судами. И только потом эта переработанная рыба попадет в Россию. Естественно, по значительно более высокой цене. И это при том, что фактически закрылась вся перерабатывающая промышленность на родном берегу. Но зато в Дании — не без нашей помощи — открылось 11 тысяч рабочих мест.

Чтобы неискушенному читателю стало ясно, о чем, собственно, идет речь, повторюсь. За рубежами Отечества, по некоторым данным, продается около 90 процентов добытой российскими рыбаками свежей, 80 процентов мороженой, 84 процента — филе, 80 процентов — крабовой продукции. Специалисты утверждают: экспортная ориентация ныне присуща всем рыбопромышленным предприятиям России. Впрочем, сказать точно, сколько вылавливают и продают наши рыбаки, не может никто. Статистика не ведется.

При этом главное состоит в том, что и перспектив у страны тут нет пока никаких. Я имею в виду то, что никто не сможет заставить рыбака возить морепродукты на российский рынок. Дело в том, что Российский флот по состоянию на 1 января 1997 года насчитывает 2271 судно. В цифре этой и добывающие, и обрабатывающие суда, и приемно-транспортные. И вся эта эскадра, то есть рыбопромысловый флот, принадлежит частным предприятиям. У государства нет фактически ничего. А потому российского рыбака заманить к российскому берегу с рыбой на борту можно лишь, создав выгодные экономические механизмы. И ничего сложного здесь нет.

Они просты — выгодные кредиты, удобные льготы.
Пока же ничего подобного не просматривается в фарватере. Скорее, наоборот. Ну чем объяснить тот факт, что в норвежских портах нашим рыбакам питьевую воду дают бесплатно, а в Мурманске она стоит чудовищно дорого? Или заправка горючим у «викингов» нашими рыбаками обходится в среднем на 30 долларов за тонну дешевле. Да и местные администрации не хотят быть на обочине рыночных отношений, не дремлют. За проход наших рыболовецких судов, скажем, по Кольскому заливу взимают плату.

И кредиты в японских, южнокорейских, других банках рыбакам брать гораздо выгодней, нежели в российских. Ну так и куда рыбаку податься? Только в Европу да Азию, минуя Евразию, то бишь Россию. Возник монополизм частника.

Еще можно поговорить, к примеру, о том, что за последние три года со стапелей судостроительных заводов сошло чуть больше 10 рыбопромысловых судов. А тем временем две трети судов эксплуатируются более 10 лет, и до 2010 года из общего состава подлежит списанию 92 процента промысловых судов. Или — об учете и контроле за экспортом морепродуктов, репатриации валютных средств в Россию, о государственном (разумном) регулировании. Рассуждать об этом нет никакого резона без соответствующих нормативно-законодательных актов.

К примеру, без поправки к закону «О внешнеторговой деятельности». Увы, сложнейшую, многогранную проблему рыбохозяйственного комплекса страны свели лишь к борьбе с браконьерством и тому, кто будет рыбу охранять (рыбоохрана или пограничная служба). «Отруби себе руку по локоть, что добра себе не желает». Хотя не подлежит сомнению, что эта чрезвычайно важная проблема.

Однако, даже если рассматривать проблему в этой плоскости, человек, понимающий, что к чему, сразу заметит: неважно, кто охраняет, важно, кто распределяет. Непосвященным объясню. Речь идет о распределении квот. Иначе говоря, о разрешении на лов той или иной морепродукции. Это уже потом охрана, воспроизводство и все такое прочее. Говорю об этом лишь для того, чтобы была лучше понятна суть дела. Так, на Дальнем Востоке, Сахалине и на Севере в «разборках» погибли руководители рыбных организаций Захаренко, Поволяев, Зверев. Квоты — опасная для жизни сфера.

Да, механизм распределения злополучных квот и прост, и сложен одномоментно. Существует так называемый научно-промысловый Совет, куда входят заместители департамента рыболовства Минсельхозпрода, глав администрации рыбопромысловых регионов, директора институтов, представители рыбоохраны. После определения оптимально допустимого улова (ОДУ) квоты делят по регионам. Больше получает тот, у кого «голос громче». Об остальных причинах увеличения или уменьшения квоты можно только догадываться. Люди знающие утверждают: недовольные бывают всегда.

Дальше представители регионов увозят полученную квоту к себе. И там все повторяется. Только уже в несколько уменьшенном виде. Зачастую неясно, за что тому или иному «просящему» отдается предпочтение. Но злые языки утверждают: «Не ходи к воеводе с носом, ходи с приносом». «Бьются» в основном за палтуса, гребешка, баренцевоморскую треску, морского ежа — рыбы дорогие. Но больше — за краба. 124 тысячи долларов стоит тонна. Не пахал, не сеял, не поливал, а «зацепил» — и такие деньги в кармане.

Среди получателей квот зачастую встречаются самые неожиданные люди, структуры, организации. К примеру, банно-прачечный комбинат. Или банки. И банки известные. Через подставных лиц они получали квоты, потом открывали, скажем, в Норвегии свои отделения, и процесс шел по накатанным рельсам. Словом, «главные рыбаки» не на Камчатке или Сахалине, а в Москве.

«Квотовая война», как утверждают, имеет свои потери: ликвидирован комитет по рыболовству, рыбоохрана передана пограничникам... Есть две версии возникновения коллизии, в результате которой из рыбного ведомства изъяли рыбоохрану. Первая широко известна — мириться с браконьерством в таких масштабах нельзя. А во-вторых, негоже, что, мол, структура сама ловит и при этом себя контролирует. Возможно, это правильно. Что вовсе не исключает второй версии.

По утверждению специалистов, до недавнего времени погранслужба получала на свои нужды 5-7 миллионов долларов от тогдашнего рыбного комитета. Схематично, грубо это происходило так. Начальник пограничный приходил к начальнику рыбному и говорил: «Вот у нас и судов не хватает, нет комплекта и личного состава, а мы «твои» Курилы от браконьеров охраняем. Сами бедствуем. Помогай». И комитет помогал. «Закрывала» глаза и рыбоохрана на вылов морепродуктов, которым занимались пограничники. Получалась этакая своеобразная «квота на прокорм». О том, что квотами «кормился» и ряд крупных банков, я уже упомянул.

Был период, когда комитет по рыболовству входил в Минсельхозпрод. Как и сейчас. Так тот или иной банк обращался к министру с письмом, в котором предлагал свои услуги. Ну, допустим, в строительстве и подъеме животноводческого комплекса. Или вообще в «святом» деле — газификации села. Но денег, как водится, не хватает. Следует и предложение, где их взять. Надо выделить квоту на вылов краба, его продать, а на эти деньги и коровник можно построить, и деревню газифицировать.

Ну, скажите, какой министр, болеющий за дело, устоит перед таким соблазном? Строили коровники впоследствии или нет, дело темное, но квоты получали.

Меняются времена, меняются и люди. А стало быть, и тактика, и стратегия руководителей. Иные руководители захотели порядка в распределении квот. И — комитет потерял статус государственного. Потом в ходе реорганизации отрасли комитет исчез вовсе, превратившись всего-навсего в один из департаментов Минсельхозпрода. Оказалось, что и этого мало. Тогда и ушла из рук специалистов рыбного хозяйства охрана.
Что же в итоге? Рыбоохрана передана Федеральной приграничной службе. И тут возникает много вопросов уже по существу.

Почему не всю рыбоохрану передали пограничникам, а только в территориальных водах, экономической зоне и на континентальном шельфе? А кто будет охранять так называемые внутренние моря — Белое море, Финский и Татарский заливы, Каспий, Азов? Это из концепции перестройки отрасли выпало. Как выпали и анадробные виды рыб. Несведущему поясню.

Речь идет о лососевых, которые нерестятся и сбрасывают икру в абсолютно чистой воде на территории РФ. После того как рождается молодь, она «скатывается» в море, где через два-три года становится промысловой. А когда приходит время выводить потомство, она опять приходит в ту же точку. И опять уходит в море, за пределы 200-мильной зоны. По «паспорту» она «россиянка», всем миром она признана российской, на нее распространяется наша юрисдикция, стало быть, ее нужно охранять. Ловить ее можно только с нашего согласия. Специалисты ее тут же отличают от «иностранок».

Она так и называется: российский лосось. Словом, из департамента убрали рыбоохранную структуру, а ФПС не наделили правами заниматься рыбоохраной в этих зонах. В итоге страна не сможет выполнять более 50 международных соглашений.

Справедливости ради замечу: ФПС пытается спасти ситуацию и добивается соответствующего правительственного постановления. Но появись оно — ситуация еще более усложнится. Дело в том, что для осуществления указа Президента ФПС потребуется 1 триллион 400 миллиардов старых рублей.

Где их взять? Утверждают, что есть план: выделить квоты на примерно 850 тысяч тонн рыбы из 4,6 миллиона тонн, что добывают все российские рыбаки. Если продать ее прямо «в воде» иностранцам, то можно на эти деньги создать рыбоохрану под началом ФПС. Но специалисты утверждают: это нереально. Да и неразумно.

Почему?

У пограничников напрочь отсутствует материальная база. На судах нет лабораторий, локаторов, нечем производить съемку, пограничные суда не компьютеризированы. Положение усугубляется еще и тем, что, по мнению признанного авторитета, доктора юридических наук Камиля Бекяшева, напрочь отсутствует хоть какая-то нормативная база. Нет ни одной строчки. Всего не перечислишь.

И вот тут, что называется, «созрел» любимый российский вопрос, без которого не обходится ни одна коллизия в Отечестве: что делать?
А выход есть. Это принятие Государственной Думой федерального закона «О рыболовстве и охране водных биоресурсов». Его проект был готов еще в 1996 году. Но в июле 1997 года при третьем чтении депутаты его «похоронили».

Почему? Да прежде всего потому, что проект нового закона подводит к главному — квоты на биоресурсы (читай — рыбу) должны распределяться по конкурсу. Необходим тендер. Кто предлагает государству лучшие условия, грубо говоря, больше платит, тот и квоту получает. Все просто? Иллюзия...

Дело в том, что среди депутатов масса так называемых лоббистов с мест. Они и противятся принятию закона. Известна и причина. Случись такое, деньги за квоты (т. е. за федеральные ресурсы. — Авт.) оседали бы в центре. На местах не оставалось бы ничего. В том числе исчезала бы и «кормушка», возможность, мягко говоря, для злоупотреблений. Ну, кто с этим согласится?

Впрочем, есть люди, выступающие против платы за ресурсы и в самом рыбном ведомстве. Однако все это не означает, что надо оставить все как есть. Рыбоохрана нуждается в реформировании. В нынешних условиях она не может исполнять свои функции по определению.

Если быть рыбоохране в составе ФПС, то при этом раскладе и сама ФПС нуждается в капвложениях. Ну, право, зачем нужны корабли, закованные в броню, рассчитанные отбивать нападение эскадры противника как минимум трое суток — для охраны трески? Быстроходных же судов с вертолетом на борту нет и не предвидится. И как солдаты-пограничники будут бороться с «морскими волками» — браконьерами, не зная основ морского права и юридических тонкостей? И это только верхушка айсберга.

Без переходного периода не обойтись никак. Какие бы хорошие слова ни говорили о береговой охране на манер американской, у которой рыбоохрана на 57-м месте. А может быть, на. 157-м. Они занимаются еще океанографическими исследованиями, охраной человеческой жизни на море, дипломированием рыбаков, моряков, следят за исполнением 16 международных соглашений.

Еще многим другим. К слову, есть точка зрения, которая предполагает создание самостоятельной рыбоохранной службы. И, по мнению специалистов, она вовсе не глупа. Но опять же после долгой и тщательной подготовки. С кондачка такую сложнейшую проблему не решить. То, что это несомненно, подтверждает нынешняя ситуация. Название у нее одно: неопределенность. Впрочем: «Нашего Мины не проймешь и в три дубины».

История ничему не учит, и наступать на грабли, видимо, — отличительная национальная черта нашего характера.

http://npacific.kamchatka.ru